 Увеличить |
Аннотация
Вы читали «Золотой теленок» Ильфа и Петрова? Любой
образованный человек скажет: «Конечно, читал!» Мы скажем: «Конечно, не читали!»
Потому что до сих пор «Золотой теленок» издавался не
полностью и не в том виде, в каком его написали авторы, а в том, в каком его
«разрешили» советские редакторы и советская цензура.
Два года назад впервые в истории увидело свет полное
издание «Двенадцати стульев». Теперь – тоже впервые в истории – выходит полная
версия «Золотого теленка», восстановленная известными филологами Давидом
Фельдманом и Михаилом Одесским. Читатель узнает, что начинался роман совсем не
так, как мы привыкли читать. И заканчивался тоже совсем не так. В приложении к
издании будет помещена иная версия заключительной части.
А из предисловия, написанного Д.Фельдманом и
М.Одесским, станет ясно, что история создания «Двенадцати стульев» и «Золотого
теленка» – сама по себе захватывающий детективный роман, в котором в полной
мере отразилась политическая жизнь страны конца 20‑х – начала 30‑х годов.
Легенда о великом
комбинаторе
(В трех частях, с
прологом и эпилогом)
Пролог
Судьба романов И. А. Ильфа и Е. П. Петрова уникальна.
Как известно, в январе 1928 года иллюстрированный ежемесячник «30 дней»
начал публикацию «Двенадцати стульев» – сатирического романа, который
–написали два далеко не избалованных известностью сотрудника газеты «Гудок».
Ровно три года спустя в журнале «30 дней» началась публикация продолжения
«Двенадцати стульев» – «Золотого теленка». Но к тому времени авторы –
в числе самых популярных писателей СССР. Популярность Ильфа и Петрова
стремительно росла, романы то и дело переиздавались, их переводили на десятки
иностранных языков, выпускали за границей, что, конечно, согласовывалось в
советских цензурных инстанциях. А в 1938–1939 годах издательство
«Советский писатель» выпустило четырехтомное собрание сочинений Ильфа и
Петрова. Мало кто из тогдашних советс‑
ких классиков удостоился такой чести. Наконец во второй половине 1950‑х
годов дилогия была официально признана «классикой советской сатиры». Постоянно
публиковались статьи и монографии о творчестве Ильфа и Петрова, воспоминания о
них. Это – с одной стороны. А с другой – уже в конце 1950‑х
годов романы Ильфа и Петрова стали своего рода «цитатником» инакомыслящих, что
видели в дилогии почти откровенную издевку над пропагандистскими установками,
газетными лозунгами, суждениями «основоположников марксизма‑ленинизма».
Парадоксальным образом «классика советской литературы» воспринималась как
литература антисоветская.
Публикуется в авторской редакции
Нельзя сказать, чтобы это было тайной для советских цензоров. Сходные
оценки авторитетные идеологи давали романам гораздо раньше. Последний
раз – в 1948 году, когда издательство «Советский писатель» выпустило их
семидесятипятитысячным тиражом в серии «Избранные произведения советской
литературы: 1917–1947». Специальным постановлением Секретариата Союза советских
писателей от 15 ноября 1948 года публикация была признана «грубой политической
ошибкой», а выпущенная книга – «клеветой на советское общество». 17 ноября
«Генеральный секретарь Союза советских писателей А.А. Фадеев» направил в
«Секретариат ЦК ВКП(б), товарищу И.В. Сталину, товарищу
Г.М. Маленкову» это постановление, где описывались причины выхода «вредной
книги» и меры, принятые Секретариатом ССП.
Писательское руководство проявило бдительность не по собственной
воле – вынудили. Сотрудники Отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), как
отмечалось в том же постановлении, «указали на ошибочность издания». Иначе
говоря, – официально известили Секретариат ССП, что находящееся в его
непосредственном подчинении издательство «Советский писатель» допустило
непростительный промах, в связи с чем теперь нужно искать виновных, давать
объяснения и т.п.
Характеристика, что дал романам Секретариат ССП, была по сути
приговором: «идеологической диверсией» такого масштаба далее надлежало бы
заниматься следователям Министерства государственной безопасности, после чего
виновные перешли бы в ведение ГУЛАГа. Однако в силу понятных обстоятельств
вопрос об ответственности авторов дилогии не ставился: туберкулез легких свел
Ильфа в могилу еще весной 1937 года, а Петров, будучи военным корреспондентом,
погиб летом 1942‑го. Секретариат ССП мог обвинять только сам себя, потому как
именно он принял решение опубликовать романы в престижной серии, после чего
книга и прошла все издательские инстанции. Признать это и взять на себя всю
вину – шаг самоубийственный.
Тем не менее выход нашелся. В качестве причин публикации были
названы «недопустимая беспечность и безответственность» Секретариата ССП.
Выразились они в том, что «ни в процессе прохождения книги, ни после ее выхода
в свет никто из членов Секретариата и из ответственных редакторов издательства
„Советский писатель“ не прочел ее», полностью доверяя непосредственному
«редактору книги». Потому Секретариат ССП и объявил выговор главному
виновнику – «редактору книги», а также его начальнику – «редактору
отдела советской литературы издательства А.К. Тарасенкову, допустившему выход в
свет книги Ильфа и Петрова без ее предварительного прочтения». Кроме
того – поручил особо надежному критику «написать в “Литературной газете”
статью, вскрывающую клеветнический характер книги Ильфа и Петрова».
Разумеется, в Отделе агитации и пропаганды (Агитпропе, как его тогда
называли) с этим постановлением тоже ознакомились, хотя и не так быстро, как в
Секретариате ЦК ВКП(б). Почти месяц спустя – 14 декабря 1948 года –
Агитпроп в свою очередь направил секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову докладную
записку, где, не подвергая сомнению версию секретариата ССП, настаивал, что
«меры, принятые Союзом писателей», недостаточны. В книге, утверждали
агитпроповские специалисты, «приводятся ругательства врагов советского строя по
адресу великих учителей рабочего класса», она изобилует «пошлыми,
антисоветского характера остротами», мало того, «общественная жизнь страны в
романах описывается в нарочито комическом тоне, окарикатуривается» и т.д., при
этом Секретариат ССП оставил без внимания вопрос об ответственности и директора
издательства, и своей собственной.
Все перипетии «разоблачения» Ильфа и Петрова в ту пору огласки не
получили: цитируемые выше документы осели в архиве под грифом «секретно» [См.:
«Пошлые романы Ильфа и Петрова не издавать»//Источник. 1997. № 5. С.
89–94.]. Писательское руководство ответственности избежало, директора же
издательства действительно заменили, как того и требовал Агитпроп. Обещание
поместить в «Литературной газете» статью, «вскрывающую клеветнический характер»
дилогии, секретариат ССП не выполнил. Но 9 февраля 1949 года там была
опубликована редакционная статья «Серьезные ошибки издательства “Советский
писатель”». О «клевете и пасквилях» Ильфа и Петрова речь уже не шла, выпуск
дилогии признавался одной из многих ошибок, далеко не самой главной, даже
извинительной. «За годы сталинских пятилеток, – сообщала редакция, –
серьезно возмужали многие наши писатели, в том числе Ильф и Петров. Никогда бы
не позволили они издать сегодня без коренной переработки два своих ранних
произведения». Примерно в том же духе рассуждали авторы других статей в
тогдашней периодике, чем все и кончилось.
История эта выглядит вполне заурядной. По крайней мере – на первый
взгляд. Обвинения в крамоле предъявлялись тогда многим литераторам, ученым (в
том числе и умершим), а также сотрудникам издательств и редакций периодических
изданий. Страна пребывала в непрерывной истерии, подхлестываемой
широкомасштабными пропагандистскими кампаниями. Разоблачали генетиков,
кибернетиков, «безродных космополитов», вели борьбу с «низкопоклонством перед
Западом». Но, с другой точки зрения, есть в истории с поздним разоблачением
романов и нечто небывалое: абсурдность оправданий секретариата ССП,
настойчивость Агитпропа и неожиданно бескровный результат. Последнее особенно
редко: вряд ли даже более полувека спустя нужно объяснять, почему в 1948 году
отделаться всего лишь выговором (или даже снятием с должности) за
«идеологическую диверсию» – как в лотерею автомобиль выиграть.
Вот эти особенности и позволяют с большой долей вероятности
предположить, что критическая атака в конце 1940‑х годов обусловлена не столько
спецификой романов Ильфа и Петрова, сколько сварой двух группировок в тогдашнем
идеологическом руководстве – Секретариата ССП и Агитпропа.
На фоне глобальных «разоблачительских» кампаний Агит–проп затеял свою
локальную интригу: смещение с должности недостаточно услужливого директора
издательства «Совет–ский писатель». Поводом, надо полагать, и стала престижная
серия, куда вошла книга Ильфа и Петрова.
Серия была, можно сказать, парадной, туда, согласно замыслу, отбиралось
только самое лучшее, доказывающее, что советская литература «достигла мирового
уровня». Сам факт издания в такой серии означал для любого писателя официальное
признание заслуг, статус классика советской литературы, не говоря уже о
значительных гонорарах. Понятно, что интриги плелись на всех уровнях. Свои
креатуры были и у Агит–пропа, и у секретариата ССП, кто‑то мотивировал выбор
той или иной книги соображениями престижа и качества серии в целом, кто‑то –
«идейной выдержанностью» и политической целесообразностью. В общем,
интересы сторон не всегда совпадали. По сути же никаких идеологических и
политических расхождений не было и быть не могло: это был спор чиновников о
сферах влияния и границах очень относительной самостоятельности.
А директор издательства подчинялся непосредственно секретариату ССП,
Агитпроп руководить издательством не мог. Устранить директора сразу –
власти не хватало: по тогдашним правилам кандидатуру директора такого
издательства выдвигал секретариат ССП и утверждал ЦК ВКП(б). Замену следовало
начинать с «перетряски» излишне самостоятельного секретариата ССП и давления на
Фадеева, который не раз бывал на приеме у Сталина. Дилогия Ильфа и Петрова
тут – не более, чем одна из карт в игре. Но ход был рассчитан точно: от
обвинения в «идеологической диверсии» не отмахнешься.
Постановление, принятое Секретариатом ССП, кажется путаным и вообще
нелепым, словно готовили его впопыхах, лишь бы поскорее отвести агитпроповские
обвинения, доложить, что инцидент исчерпан, писательское руководство
разобралось во всем, виновных наказало и вскоре само себя публично высечет в
периодике.
На самом же деле это постановление – очень хорошо продуманный ход.
Да, наказания смехотворны, да, предложенные объяснения абсурдны: никем не
прочитанная книга не попадает в издательский план, соответственно и «редактор
книги» занимается ее подготовкой к серийному изданию лишь после утверждения
плана, получив приказ своего начальника. Все так. А чем еще можно было
оправдаться, что предложить? Справку о количестве переизданий и подписи
цензоров? Но об этом в ЦК знали. Ни статистика, ни ссылки на здравый смысл в
подобных случаях никогда не выручали: с кого спросили, тому и отвечать
положено. Вот почему многоопытный Фадеев направил отчет прямо Сталину, минуя
Агитпроп.
Если Агитпроп действовал в рамках сталинского плана, значит, терять
нечего, писательское руководство и лично Фадеев проглядели начало очередной
кампании, тут любые объяснения бесполезны, все уже предрешено, виновных будут
искать (и найдут) именно в Секретариате ССП. Но если «разоблачение» Ильфа и
Петрова – ни с кем не согласованная инициатива Агитпропа, тогда не
исключено, что Секретариат ЦК ВКП(б) предпочтет начинать «перетряску»
писательского руководства по своему усмотрению, а не по агитпроповскому, и,
остановившись на достигнутом, усмирит инициаторов. Агитпроп на фадеевский ход
ответил новым доносом, однако в итоге было принято компромиссное решение.
Позже, в годы «оттепели», связанной с приходом к власти Н.С. Хрущева,
обо всей этой истории вспоминать было не принято. Наоборот, как уже отмечалось
выше, «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были опять востребованы
хрущевской пропагандой – именно в качестве «лучших образцов советской
сатиры».
Тем не менее «канонизация» Ильфа и Петрова в качестве классиков
потребовала от тогдашних либералов немалых усилий: романы явно не
соответствовали советским идеологическим установкам даже такой сравнительно
либеральной эпохи, какой была вторая половина 1950‑х годов. Следы полемики
можно обнаружить, например, в предисловии, которое написал К.М. Симонов к
переизданию дилогии в 1956 году. Буквально во втором абзаце он счел нужным
особо оговорить, что «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» созданы «людьми,
глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма над уродливым и
дряхлым миром капитализма».
Характерно, что подобного рода оговорки использовались и в 1960‑е годы.
Отечественные исследователи постоянно объясняли читателям, что Ильф и Петров не
были противниками политического режима СССР, не были «внутренними эмигрантами».
Например, в предисловии к пятитомному собранию сочинений, вышедшему в 1961
году, Б.Е. Галанов, как и Симонов, настаивал, «что веселый смех Ильфа и Петрова
в своей основе глубоко серьезен. Он служит задачам революционной борьбы со всем
старым, отжившим, борьбы за новый строй, новую, социалистическую мораль».
Аналогичным образом защищала Ильфа и Петрова Л.М. Яновская, автор вышедшей в
1963 году монографии «Почему вы пишете смешно?». По ее словам, «жадный интерес
к советскому сатирическому роману за рубежом не имел ничего общего со
злопыхательским интересом к недостаткам или неудачам Советской России.
Неизвестно ни одного случая, когда сатира Ильфа и Петрова была бы использована
нашими противниками против нас». Двадцать лет спустя сложившуюся тенденцию
защищать Ильфа и Петрова от возможных обвинений в «антисоветскости» отметил и
Я.С. Лурье, под псевдонимом А.А. Курдюмов издавший в Париже книгу «Страна
непуганых идиотов». К самой идее такой защиты он относился скептически, но
тенденцию видел.
В связи с этим уместны как минимум три вопроса. Во‑первых, почему
профессиональные журналисты Ильф и Петров, каждый из которых всегда казался
абсолютно лояльным (в противном случае и не стал бы советским журналистом‑профессионалом),
объединившись, написали дилогию, скажем так, сомнительную с точки зрения
«идеологической выдержанности»? Во‑вторых, почему бдительные редакторы и
цензоры изначально не заметили в дилогии того, что заметил Агитпроп в 1948 году
(да и многие другие позже), почему крамольные романы были опубликованы?
Наконец, если сомнения в «идеологической выдержанности» романов оставались и в
1950‑е, и в 1960‑е годы, то почему дилогию переиздавали и даже пропагандировали
как советскую классику?
Ответы на эти вопросы не найти в трудах исследователей творчества Ильфа
и Петрова. За крайне редкими исключениями намерения авторов и восприятие
дилогии современниками оставались вне области интересов исследователей. Даже
при изучении творческой биографии соавторов основное внимание уделялось
свидетельствам мемуаристов. Ну, а в их изложении все выглядит более чем
благополучно.
Если верить мемуарным свидетельствам, будущие соавторы познакомились в
1923 году. Оба жили тогда в Москве, печатались под псевдонимами.
Двадцатишестилетний одесский поэт и журналист Илья Арнольдович Файнзильберг
взял псевдоним Ильф еще до переезда в столицу, а двадцатилетний Евгений
Петрович Катаев, бывший сотрудник одесского уголовного розыска, свой
псевдоним – Петров – выбрал, вероятно, уже сменив профессию. Трудно
сказать, зачем псевдоним понадобился Файнзильбергу, этого никто не объяснял, но
у Катаева причина была всем понятная: старший брат, Валентин, ровесник Ильфа,
уже добился литературной известности.
Именно Катаев‑старший предложил Ильфу и Петрову сюжет сатирического
романа летом 1927 года, когда все трое были сотрудниками «Гудка». Согласно
катаевскому плану, –работать предстояло втроем: Ильф и Петров начерно
пишут роман, Катаев правит готовые главы «рукой мастера», на титульный лист
выносятся три фамилии. Дальше – дело за Катаевым. Его считают маститым,
все им написанное идет нарас–хват. Предложение – «открыть мастерскую
советского романа» – было принято. И хотя Катаев вскоре отказался от
своей идеи, два соавтора по‑прежнему писали «Двенадцать стульев» денно и нощно.
И вот роман завершен, сдан в редакцию, опубликован, пришло читательское
признание. Зато критики проявили необычайную тупость, почти год игнорируя
«Двенадцать стульев». Наконец летом 1929 года спохватились и критики. Ильф и
Петров к тому времени уже собрались писать второй роман, однако тут работа не
заладилась. Они то оставляли замысел, то возвращались к нему и, лишь побывав на
«стройках социализма», получили нужный «жизненный опыт», дописали роман и
опубликовали в журнале. А критики на сей раз были довольно благосклонны.
Вот такая сказка о трудолюбивой Золушке, сумевшей воспользоваться
шансом и достойно награжденной. А ведь в итоге получилось то, что
получилось: два советских антисовет–ских романа. Бдительный Агитпроп в 1948
году был, что ни говори, прав. Но и в 1920‑е, и в 1930‑е годы авторы избежали
репрессий, они числились вполне благополучными писателями; на исходе 1940‑х
годов скандал замяли, со второй половины 1950‑х романы ежегодно издавались
массовыми тиражами. Следовательно, были причины. Политические причины.
О которых мемуаристы не сообщили.
Нет нужды доказывать, что у советских мемуаристов, современников Ильфа
и Петрова, хватало резонов о чем‑то умалчивать. Аналогично и у советских
исследователей. Такова уж была отечественная специфика. Потому рассмотрим
историю создания и восприятия романов Ильфа и Петрова именно в политическом
контексте эпохи.
|
