Глава 19. ОПЯТЬ ГОВОРИТ ДЖИМ ХОКИНС. ГАРНИЗОН В БЛОКГАУЗЕ
Как только Бен Ганн увидел британский флаг, он остановился,
схватил меня за руку и сел.
– Ну, – сказал он, – там твои друзья.
Несомненно.
– Вернее, что бунтовщики, – сказал я.
– Никогда! – воскликнул он. – На этом
острове, в этой пустыне, где никого не бывает, кроме джентльменов удачи,
Сильвер поднял бы черное, пиратское знамя. Уж положись на меня. Я эти дела
понимаю. Там твои друзья, это верно. Должно быть, была стычка и они победили. И
теперь они на берегу, за старым частоколом. Это Флинт поставил частокол. Много
лет назад. Что за голова был этот Флинт! Только ром мог его сокрушить. Никого
он не боялся, кроме Сильвера. А Сильвера он побаивался, надо правду сказать.
– Ну что ж, – сказал я, – раз за частоколом
свои, надо идти туда.
– Постой, – возразил Бен. – Погоди. Ты,
кажется, славный мальчишка, но все же ты только мальчишка. А Бен Ганн хитер.
Бен Ганн не промах. Никакой выпивкой меня туда не заманишь… Я должен сам
увидеть твоего прирожденного джентльмена, и пускай он даст мне свое честное
слово. А ты не забудь моих слов. Только – так и скажи ему, – только при
личном знакомстве возможно доверие. И ущипни его за руку.
И он третий раз ущипнул меня с самым многозначительным
видом.
– А когда Бен Ганн вам понадобится, ты знаешь, где
найти его, Джим. Там, где ты нашел его сегодня. И тот, кто придет за ним,
должен держать что-нибудь белое в руке, и пускай приходит один. Ты им так и
скажи. «У Бена Ганна, – скажи, – есть на то свои причины».
– Хорошо, – сказал я. – Кажется, я вас понял.
Вы хотите что-то предложить, и вам нужно повидаться со сквайром или с доктором.
А увидеть вас можно там, где я вас нашел сегодня. Это все?
– А почему ты не спрашиваешь, в какие часы меня можно
застать? Я принимаю с полудня до шести склянок.
– Хорошо, хорошо, – сказал я. – Теперь я могу
идти?
– А ты не забудешь? – спросил он тревожно. –
Скажи ему, что «только при личном знакомстве„и что“ есть свои причины». Я
поговорю с ним, как мужчина с мужчиной. А теперь можешь идти, Джим, –
сказал он, по-прежнему крепко держа меня за руку. – Послушай, Джим, а если
ты увидишь Сильвера, ты не предашь ему Бена Ганна? Даже если тебя привяжут к
хвосту дикой лошади, не выдашь? А если пираты высадятся на берег, Джим, ты
утром не передумаешь?..
Грохот пушечного выстрела прервал его слова. Ядро пронеслось
между деревьями и упало на песок в сотне ярдов от того места, где мы стояли и
разговаривали. И мы оба бросились в разные стороны. В течение часа остров
сотрясался от пальбы, и ядра носились по лесу, сокрушая все на пути. Я прятался
то тут, то там, и всюду мне казалось, что ядра летят прямо в меня. Мало-помалу
ко мне вернулось утраченное мужество. Однако я все еще не решался подойти к
частоколу, возле которого ядра падали чаще всего. Двигаясь в обход к востоку, я
добрался наконец до деревьев, росших у самого берега.
Солнце только что село, морской бриз свистел в лесу и
покрывал рябью сероватую поверхность бухты. Отлив обнажил широкую песчаную
отмель. Воздух после дневного зноя стал таким холодным, что я сильно озяб в
своем легком камзоле.
«Испаньола» по-прежнему стояла на якоре. Но над ней
развевался «Веселый Роджер» – черный пиратский флаг с изображением черепа. На
борту блеснула красная вспышка, и гулкое эхо разнесло по всему острову
последний звук пушечного выстрела. Канонада окончилась.
Я лежал в кустах и наблюдал суету, которая последовала за
атакой. На берегу, как раз против частокола, несколько человек рубили что-то
топорами. Впоследствии я узнал, что они уничтожали несчастный наш ялик. Вдали,
возле устья речки, среди деревьев пылал большой костер. Между костром и
кораблем беспрерывно сновала шлюпка. Матросы, такие угрюмые утром, теперь, гребя,
кричали и смеялись, как дети. По звуку голосов я догадался, что веселье вызвано
ромом.
Наконец я решился направиться к частоколу. Я был довольно
далеко от него, на низкой песчаной косе, замыкавшей нашу бухту с востока и
доходившей при отливе до самого Острова Скелета. Поднявшись, я увидел дальше на
косе среди низкого кустарника одинокую, довольно большую скалу странного,
белесого цвета. Мне пришло в голову, что это та самая белая скала, про которую
говорил Бен Ганн, и что если мне понадобится лодка, я буду знать, где ее найти.
Я брел по опушке леса, пока не увидел перед собой задний, самый дальний от
моря, край частокола. Наши встретили меня с горячим радушием.
Я рассказал им о моих приключениях и осмотрелся вокруг.
Бревенчатый дом был весь построен из необтесанных сосновых стволов – и стены, и
крыша, и пол. Пол в некоторых местах возвышался на фут или на полтора над
песком. У входа было устроено крылечко, под крылечком журчал ручеек. Струя
текла в искусственный бассейн очень оригинального вида: огромный корабельный
чугунный котел с выбитым дном, зарытый в песок «по самую ватерлинию», как
говорил капитан. В доме было почти пусто. Только в одном углу лежала каменная
плита для очага с железной решеткой в форме корзины, чтобы огонь не распространялся
за пределы камня.
Все деревья по склонам холма, окруженного частоколом, были
срублены на постройку. Судя по пням, здесь погибла превосходная роща. Верхний
слой почвы после уничтожения деревьев был смыт и снесен дождями, обнажившими
чистый песок. Только там, где ручей вытекал из котла, виднелись и мох, и папоротник,
и низкорослый кустарник. Сразу за частоколом начинался густой и высокий лес.
Это, как говорили, мешало защите. Со стороны суши лес состоял из сосен, а спереди,
со стороны пролива, – из тех же сосен и вечнозеленых дубов.
Холодный вечерний бриз, о котором я уже говорил, дул во все
щели грубо сколоченного здания, посыпая пол непрестанным дождем мелкого песка.
Песок засорял нам глаза, песок хрустел у нас на зубах, песок попадал к нам в
еду, песок плясал в роднике на дне котла, как крупа в кипящей каше. Дымовой
трубы у нас не было – дым выходил через квадратное отверстие в крыше. Прежде
чем найти дорогу к выходу, он расползался по всему дому, заставляя нас кашлять
и плакать.
Грей, наш новый товарищ, сидел с перевязанным лицом –
разбойники порезали ему щеку. А старый Том Редрут, все еще не похороненный,
окоченевший, лежал у стены, покрытый британским флагом.
Если бы нам позволили сидеть сложа руки, мы скоро упали бы
духом. Но капитан Смоллетт умел найти дело для всех. Он вызвал нас к себе и
разделил на две вахты.
В одну вошли доктор, Грей и я, в другую – сквайр, Хантер и
Джойс. За день мы очень устали, но тем не менее капитан двоих послал в лес за
дровами, а двоим велел копать могилу для Редрута. Доктор стал поваром, меня
поставили часовым у дверей, а сам капитан расхаживал от одного к другому, всех
подбодряя и всем помогая.
Время от времени доктор подходил к двери подышать воздухом и
дать отдохнуть покрасневшим от дыма глазам и перекидывался со мной двумя-тремя
словами.
– Этот Смоллетт, – сказал он мне как-то, –
гораздо лучше меня. Если уж это я сам признал, значит, так оно и есть, Джим.
В другой раз он сначала помолчал, потом повернул голову и
внимательно посмотрел мне в лицо.
– На этого Бена Ганна можно положиться? – спросил
он. – Не знаю, сэр, – ответил я. – Я не совсем уверен, что
голова у него в порядке.
– Значит, не в порядке, – сказал доктор. –
Если человек три года грыз ногти на необитаемом острове, Джим, голова у него не
может быть в таком же порядке, как у тебя или у меня. Так уж устроены люди. Ты
говоришь, он мечтает о сыре?
– Да, сэр, – ответил я.
– Ладно, Джим, – сказал он. – Посмотри, как
полезно быть лакомкой. Ты, наверно, видел мою табакерку, но ни разу не видел,
чтобы я нюхал из нее табак. У меня в табакерке лежит не табак, а кусочек
пармезана – итальянского сыра. Этот сыр мы отдадим Бену Ганну!
Перед ужином мы зарыли старого Тома в песок, потом постояли
немного с непокрытыми головами на ветру.
Дров из лесу натаскали целую груду, но капитан был все же
недоволен.
– Завтра я заставлю вас работать как следует, –
сказал он, качая головой.
Поужинав копченой свининой и выпив по стакану горячего
грога, капитан, сквайр и доктор удалились на совещание.
Но, по-видимому, ничего хорошего не приходило им в голову.
Провизии у нас было так мало, что мы должны были неизбежно умереть с голоду
задолго до прибытия помощи. Оставалось одно: убить как можно больше пиратов,
убивать их до тех пор, пока они не спустят свой черный флаг или пока не уйдут
на «Испаньоле» в открытое море. Из девятнадцати их уже осталось пятнадцать,
причем двое ранены, а один, подстреленный у пушки, если не умер, то, во всяком
случае, ранен тяжело. Каждый раз, когда нам представится возможность выстрелить
в них, мы должны стрелять. Нужно тщательно беречь наших людей и помнить, что у
нас есть два надежных союзника: ром и климат.
Ром уже взялся за дело: полмили отделяло нас от пиратов, и
тем не менее до поздней ночи слышали мы песни и крики. А доктор клялся своим
париком, что скоро за дело возьмется и климат: лагерь пиратов возле болота,
лекарств у них нет никаких, и через неделю половина из них будет валяться в
лихорадке.
– Итак, – говорил доктор, – если им не
удастся укокошить нас сразу, они будут рады бросить остров и вернуться на
шхуну. У них есть корабль, и они всегда могут заняться своим старым ремеслом –
морским разбоем.
– Это первый корабль, который мне пришлось
потерять, – сказал капитан Смоллетт.
Я смертельно устал. Долго ворочался я, перед тем как
заснуть, но потом спал как убитый.
Все уже давно встали, позавтракали и натаскали дров, когда я
проснулся, разбуженный шумом и криками.
– Белый флаг! – сказал кто-то.
И тотчас же раздался удивленный возглас:
– Сам Сильвер!
Я вскочил, протер глаза и кинулся к бойнице в стене.
|
